ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ФЕРГАНСКИЙ КРИЗИС
1. Борьба за "двадцатку"
Уполномоченный Рахимов решил "освежить" состав "двадцатки", собранной с его ведома и согласия в начале 1974 года. В конце того же года он исключил девять членов "двадцатки", среди которых оказались: герой революции и гражданской войны, инвалид Отечественной войны, рядовой участник группы, отправленной по личному указанию Ленина арестовать Керенского, участник нескольких съездов Компартии. То ли это была непродуманность, то ли слишком глубокое пренебрежение к верующим помешало Рахимову принять всерьез эти заслуги. Взамен этих лиц он вписал в двадцатку 13 человек без ведома членов "двадцатки". Так началось противостояние уполномоченного и двадцатки, закончившееся сокрушительной победой Рахимова. "Двадцатка" писала жалобы на незаконные действия Рахимова во все возможные органы власти — административные и правоохранительные.
Органы молчали. Только Президиум Верховного Совета СССР уведомлял неукоснительно о получении жалобы. За уведомлением ничего не следовало.
Жалоба членов "двадцатки" в Президиум ВС СССР от 10 мая 1974 года.
"Уполномоченный по делам религий Рахимов… грубо нарушил Постановление 1929 года.
1. Тайно от церковной общины ввел в "двадцатку"13 человек.
2. Незаконно вывел из состава "двадцатки" девять человек без их на то согласия".
Жалоба от исполоргана Президиуму ВС СССР 6 мая 1974 года.
"В марте 1974 года после длительной беседы с Рахимовым с ведома и личного согласия Рахимова, официально данного председателю исполоргана Бущановой, подписали договор с Горисполкомом 10 новых членов "двадцатки". Теперь Рахимов заявляет, что он и горисполком не признают этот договор. Правильнее сказать, не признают членами "двадцатки"людей, подписавших этот договор. Необходимо учесть, что эти люди являются участниками Гражданской и Великой Отечественной войны, имеют контузии, ранения и правительственные награды за военную и трудовую доблесть. Они избирались депутатами в центральные местные органы Советской власти. При таких знаках доверия и отличия нельзя оправдать попытки горисполкома и Рахимова выбросить их из состава "двадцатки". Кроме того, эти люди — постоянные прихожане храма, пользующиеся заслуженным уважением всех верующих общины". Прилагаются 120 подписей.
Заявление Рахимову от 15 июля 1974 года.
"6 мая 1974 года вы пытались создать фиктивную "двадцатку". Только жалоба исполоргана, а также 400 верующих, собравшихся 13 мая заявить свой протест на Ваши преступные действия, помешала Вам осуществить намерения" [137]. Приложено 15 подписей.
30 августа 1974 года Рахимов передал исполоргану Ферганского храма собственноручно им составленный список дополнительных членов "двадцатки" для внесения в договор. Лица, вписанные Рахимовым, в исполорган не обращались, заявлений о своем желании вступить в двадцатку религиозной общине не предоставили. Это те же самые лица, из числа которых Рахимов пытался создать фиктивную "двадцатку" 6 мая 1974 года.
11 сентября 1974 года Абдуназарова ответила Бущановой: "Горисполком примет за основу договор 1974 года и включит дополнительно 7 человек из числа сторонников Зинченко" [138].
18 сентября 1974 года Абдуназарова отказалась от предыдущего обещания и заявила: "В "двадцатку" введем кого нам надо" [139].
Для разрешения конфликта верующие предложили Рахимову на выбор три конструктивных решения:
1. Подписать договор от марта 1974 года, имеющийся в горисполкоме. Препятствие — Рахимов недоволен составом "двадцатки".
2. Принять имеющиеся заявления о вступлении в "двадцатку" в полном составе. Их около ста. Препятствием служит возражение Рахимова. Мол, хотя такое решение и основано на законе, но на практике число членов "двадцатки" ограничивается…
3. Если в "двадцатку" нельзя принять всех желающих, пусть народ сам выберет на общем собрании из числа подавших заявления тех лиц, которых считает наиболее достойными и которые будут выражать волю всего прихода. Это гарантирует демократичность "двадцатки". Рахимов возражает против этого варианта. Он говорит, что выборы "двадцатки" незаконны [140].
"Соглашаясь с ним в принципе, мы отвечаем, что назначение "двадцатки"Рахимовым еще более незаконно" [141].
По поводу "незаконности выборов" в "двадцатку" следует пояснить, что Постановление ВЦИК от 8 апреля 1929 года об этом молчит: не запрещает и не разрешает. Циркулярная форма: "Типовой устав религиозного общества" в статье 4 гласит: "Зачисление в члены общества производится общими собраниями членов общества, открытым голосованием, простым большинством голосов" [142].
Ст. 5 гласит: "Выбытие из членов общества производится или по личному заявлению выбывающего или по постановлению 2/3 наличного состава числа членов общества по спискам" [143]. Третье возражение Рахимова на законе не основано.
Совершенно очевидно, что позиция местной власти не оправдана ни законом, ни здравым смыслом.
2. Борьба за актив
Определяя законом порядок избрания и функции исполоргана, государство тем самым обеспечивает за ним правовое положение. Это значит, что правильно избранный испол орган пользуется защитой закона, если функционирует в пределах предоставленных ему прав.
"Постановили:
большинством голосов в испол орган были избраны:
1. Бущанова Е. Д. — 16 голосов;
2. Сапрыкина Н. Л. — 11 голосов;
3. Галай М. А. — 12 голосов;
в ревизионную комиссию избраны:
1. Кислицын Г. П. — 15 голосов;
2. Никифорова Н. П. — 15 голосов;
3. Качурина М. В. — 15 голосов.
В собрании присутствовал уполомоченный Рахимов" [144].
"30 января 1974 года Рахимов принял протокол, не сделав отводов и возражений" [145].
С этого момента действия исполоргана входят в законную силу Закон берет его под свою защиту В процессе сотрудничества Рахимов увидел, что испол орган ориентируется не на волю уполномоченного, а на предоставленное ему законом право. Рахимов понял, что ошибся в выборе и решил сместить исполорган. С этого и началась многомесячная Ферганская эпопея.
Бунт № 1
— Да помнится, что ты еще в запрошлом лете
Мне здесь же как‑то нагрубил:
Я этого, приятель, не забыл!
— Помилуй, мне еще и отроду нет году!
И. А. Крылов
"23 марта 1974 года священник Зинченко привел сотрудников финорганов для проверки. Вместо того, чтобы произвести проверку лично на месте, сотрудники во главе с Урунбаевым доверили заявителю Зинченко самому принести ящик с поминаниями из алтаря. По результатам проверки Бущанова была обложена налогом, хотя было совершенно очевидно, что Бущанова никаких злоупотреблений не делала, и поминания были оформлены с безукоризненной четкостью. Никакого решения об обложении вынесено не было. Инспектор горфо Урунбаев пояснил, что финорганы здесь ни причем. Указание обложить Бущанову дал горисполком. Только после обращения Бущановой в прокуратуру и облфо обложение было снято с Бущановой и переложено на заявителя Зинченко. Какую же цель преследовало заведомо незаконное обложение? На этот вопрос ответил настоятель Зинченко 19 июня 1974 года в беседе с Ташкентским архиепископом: "Я донес на Бущанову в Финорганы, чтобы очернить и снять ее с работы". На этот же вопрос ответил уполномоченный Рахимов 6 мая 1974 года, располагая материалом обложения, он заявил, что Бущанова плохо зарекомендовала себя на церковной работе, и он наметил переизбрать церковный совет" [146].
С этой целью Рахимов назначил на 13 мая в 3 часа дня собрание "двадцатки". К 9 часам утра собралось до 200 человек. Народ все прибывал. К11 часам огромный двор храма был полон народа.
— Уполномоченный велел Дусе не пускать народ на собрание.
— Да как же без миру‑то? Чай всего мира дело. Он один, что ли, хочет решать?
— Говорит, только "двадцатка".
— А кто "двадцатка"?
— Да уж Рахимов с Алексеем сами, поди, назначили…
— А я зайду. Пусть Рахимов попробует выгнать. Я с первых дней хожу, как церковь открылась, а он кто такой?
— А зимой‑то собрание было, так он сам выгонял.
Это беседа в одной кучке народа. Рядом — другая кучка:
— Дуся им церковные деньги красть не дает.
— Кого хотят поставить?
— Известно, Шапоренку!
— Пусти козла в огород!
— Да кто за него голосовать будет?
— Рахимов с Алексеем проголосуют.
— А узбеку‑то что в православном храме делать? Он не нашей веры.
— Тоже кормится около храма. Тогда Шапоренко Рахимову 50 рублей дал.
— Суд был. Судили Шапоренко.
— 50 дал, так судили. А когда 500 давал, так брал и спасибо говорил.
— Вот почему Рахимов так старается!
Рядом третья кучка:
— Гляди, сколько миру собралось!
— Тоже молчать не будут.
— Да что, все скажем.
— У Шапоренки на прошлой неделе обыск был. Двести литров самогону взяли, да 150 бутылок церковного кагора. Из церкви накрал.
— А сегодня в старосты выбирать?
— Гляди, идет. Легок на помине.
— И евреечка с Ленкой под ручку.
Шапоренко с подколотой штаниной поставил велосипед. Высокого роста, ширококостный, немного сутулый. С грубыми и решительными чертами лица.
— Чего собрались? На собрание пустим только членов "двадцатки".
— А ты не командуй. Ты пока никто.
— Уполномоченный велел, чтобы посторонних не было.
— А мы не посторонние. 30 лет сюда хожу. Помогаю, деньги приношу.
— Сколько лет за наш счет кормился! А теперь "посторонние"! Ишь ты!
— Все равно не пролезешь!
— Не пустим!
— Что вы кричите, все без толку. Расходитесь по домам.
— Да мы тебя самого домой отправим! Хватай его, бабы!
Шапоренко пытался обороняться, но десятки рук уже несли его по воздуху к воротам. Торжественно вынесли за калитку. Потом выставили велосипед и калитку заперли. Через забор перекинули помятую шляпу. Михайлова и Туликова молча наблюдали операцию.
Потом тихонько ретировались в конец двора и заперлись в квартире Марфы. Зазевавшаяся Понюхова разделила участь Шапоренко. Больше никто не возмущал единодушия массы. Прождали зря. Рахимов сказался больным. Собрание не состоялось. Бущанова осталась.
Бунт № 2
"3 октября 1974 года Рахимов предъявил действующему исполоргану регистрацию, выданную им, Рахимовым, от 20 сентября 1974 года товарищам: Шапоренко, Тихонову, Цапаевой, Вишневской, Тупиковой и Михайловой. Уполномоченный заявил, что эти товарищи избраны "двадцаткой "ферганского храма в исполорган и ревкомиссию. Мы прилагаем документы:
1. Список "двадцатки": В "двадцатке "1967 г. на сегодня числится 15 человек.
2. В этом документе расписались 10 из 15 человек в том, что в собрании "двадцатки"и выборах "Шапоренки и других" они участия не принимали" [147].
Интересно, что уполномоченный отказался ознакомить исполорган с протоколом этого "выборного собрания" и не смог указать дату и место его проведения [148].
Двор Облисполкома. Слева от ворот невзрачный кабинет Рахимова. В стороне худая женщина с резкими чертами лица беседует с маленькой, подвижной еврейкой. Это Марфа Цапаева и Зинаида Туликова. Подходит полная с болезненным лицом Лена Михайлова.
— Ну как?
— Дело налаживается.
Подходят Костина и Киселева:
— Ну что?
— Улучшается.
Эти женщины приходят сюда ежедневно. Вот уже несколько месяцев. Девять утра. Через двор медленно, раскачивающейся походкой идет Рахимов. Отпирает дверь. За ним уверенно вливаются в кабинет ожидавшие его женщины. Откуда ни возьмись, следом в кабинет входит еще одна, но гораздо более многочисленная группа, в кабинете сразу становится душно.
Они входят настороженно, но решительно. Рахимов смотрит на них недружелюбно. Надо видеть эту расползшуюся в бедрах, приземистую фигуру!
Опершись обеими руками о центр стола, весь подавшись вперед, Рахимов смотрит, широко разинув рот, поблескивая стеклами, словно пучеглазая лягушка высунула передние лапы на сухой камушек и замерла в раздумье: а стоит ли вылезать из воды?
— Я вас не приглашал.
— А этих приглашали?
— Они член "двадцатка".
— Как и мы.
— Горисполком не будет с вами договор заключить.
— А с ними будет?
— Они подавал мне заявлений.
— Мы тоже Вам подавали. Шестьдесят заявлений. Вы разве забыли?
— Ви мне все сердце… Ви мне надоель… Я через вас больница лежаль.
Тетя Катя приподнялась и начала махать на него газетой.
— Ви что делаете?
— Успокойтесь, товарищ уполномоченный. Давайте тихонько поговорим, послушаем, да и поймем.
Рахимов положил валидол под язык. Но тут в разговор ворвалась Настя.
— Это мира дело. Мы миром изберем. Народ…
Рахимов что‑то возражал. А за ее спиной закипала междуусобица:
— Стыдно тебе, Киселева, с ними по городу ходить. Мы тебя порядочной считали.
— Да я уйду из ихней "двадцатки". Разве я хочу? Они каждое утро за мной приходят: "иди, ты — "двадцатка".
— Я тебя, Дуся, верующей считала, — убеждает Костина, — а ты о. Алексею такое слово сказала: "волк в овечьей шкуре".
— Аты не видела, как он здесь, в кабинете, вот спроси Рахимова, при нем было. О. Алексей снял башмак с ноги, мне под нос сует, пальцем по каблуку стучит, говорит: вот ты кто! Это священнику можно? Я тебя тоже хорошей считала.
— А я хорошая. Вот Наташу спроси. Она меня знает.
— Я думала — ты хорошая, — оборачивается Наташа, — а ты — первая сплетница!
— Чтоб у тебя язык отсох!
— Да замолчи! Врешь все! Врешь! Что с глупой бабой разговаривать! — Последние слова Шапоренко произнес, хлопнув дверью. Мария Петровна победоносно оглядела всех. Рахимов пришипился. Сидел красный, растерянный.
Насилие № 1
"Уполномоченный продолжает требовать, чтобы исполорган сдал дела и ключи людям, которых он (Рахимов) назначил в исполорган и ревкомиссию без ведома церковной "двадцатки". 29 октября 1974 года Шапоренко, Тихонов, Цапаева явились в контору храма в сопровождении представителя горисполкома Урунбаева (член комиссии по соблюдению законодательства о культах) и сообщили, что пришли по указанию горисполкома принять дела от исполнительного органа. Накануне Рахимов предупредил исполорган, что 29 октября в час дня исполорган должен сдать дела товарищу Шапоренко".
"1 ноября 1974 года Рахимов дважды приходил в церковь с требованием сдать дела назначенному им исполоргану. Снова ему ответили, что сдача может быть произведена только после снятия действующего исполоргана и законного избрания нового. Исполорган не принял во внимание угрозы Рахимова" [149]. 13 ноября 1974 года в храм явилась зам. председателя горисполкома (председатель комиссии по соблюдению законодательства о культах) в сопровождении Урунбаева и потребовала, чтобы Бущанова сдала дела. В тот же день Бущанова получила повестку из милиции и прокуратуры. Нам грозят лишением свободы [150].
Рахимов снова вызвал в среду. Когда вошли в кабинет, он беседовал с баптистским пресвитером. Увидев, сморщился, обхватил голову руками:
— Идут. Я их видеть не могу. Вы знаете, что они делают?
— Говорят, церковь закрыли?
— Самовольно! Сами! Сами закрыли! Без разрешений горсовет. Двух священников сняли! Адельгейма хотят. Он — преступник. Знаете, какие он дела твориль? Я вам прочту. Вас волос дыба станет. Он против патриарха выступал. Они скоро с иконами в обком пойдут!
— Адельгейма давно нет.
— Кто меня снял?
— Он вам хороший инстрюкций оставил. Мы знаем. Он тебя поставил. Тебя снимают. А ты не уходишь. Почему дела не сдаваете?
— Я снималь!
— Напишите. Вручите. Слово к делу не пришьешь. На словах — не закон.
— Закон, что дышел, куда поверну — туда вышел. Я сказал — это закон. Сдавай дела.
— Пусть у тебя язык отсохнет, — вставила Настя.
— Замолчите, невозможно работать, — кричит Рахимов, не зная, как избавиться от Насти.
— Что ты так за свое место держишься? — пронзительно покрывает голоса Туликова.
— Не за место, а за храм стою! — отвечает Бущанова.
— С тобой не сговоришь! Гляди на себя. Дрожишь вся.
— Я дрожу от того, что ты тут стоишь!
— Да хватит вам! Я милицию вызову, — выходит из себя Рахимов.
— Скорую помощь тебе надо, а не милицию.
— Ты посмотри на Марфу. Шестидесяти лет нет, а как ее трясет.
— Больной человек…
— Да нечистая сила ее трясет!
— Павел Константинович! Вы не спорьте с Рахимовым. Мне же все равно. Я спорить буду, а Вы соглашайтесь, — шепчет Бущанова Неделину.
В общем гаме все перестали обращать внимание на Рахимова и его спор с Настей. Они яростно переливают из пустого в порожнее. Наконец, Рахимов подымается с места. Рубашка на нем мокрая. Он брызжет слюной. В углах рта набилась белая пена. Он распахивает пиджак, выпячивает грудь и, навалившись на стол, кричит:
— Нате, разорвите уполномоченного на части!
Снова утро в кабинете Рахимова. Снова бестолковый, ни к чему не ведущий спор.
— Хватит трещать! — обрывает Шапоренко Настю. В кабинете Рахимова перед женщинами он самоуверен, как петух. — Ишь, зачесала языком, не уймешь, — широкая фигура Шапоренко надвинулась и словно погребла под собой Настю.
Распахнулась дверь. Стремительная Мария Петровна Шапоренко словно заполнила собой весь кабинет.
— А! Жених пришел. То‑то я твой голос от угла улицы слышу. Ишь какой бойкий! — При ее появлении Шапоренко увял и даже как‑то осунулся.
— Давно хотела Вас спросить, товарищ Рахимов. Когда Шапоренко ко мне сватался, он все хвастал, что по пятьсот рублей Вам взятки дает. Понес ему, говорит, как‑то пятьдесят, так он чуть меня не посадил.
— Да ты обалдела, что ли? Ничего я не говорил.
— Ах ты, бесстыжие твои глаза, да как у тебя язык поворачивается?
— А кто мне говорил, сколько тысяч на книжку клал, о. Александру Бурдину машину купил, дом выстроил? А Рахимову, — говорит, — как приду, пятьсот рублей несу обязательно.
— Не сдам! — Тщедушная Бущанова, стоит, как скала.
— Ты бессовестная! Видите, видите, какой он наглый! Я ее срамлю, а она хоть бы что!
— Я плохого не делала. Мне стыдиться нечего.
— Вон отсюда! Не хочу с вами разговаривать.
Поздний вечер, стемнело… тук, тук, тук… тук, тук, тук…
— Кто там?
— Открывай, я. Приходила Дуся. О. Валентин сегодня после вечерни грозил: "Завтра вас как собак повыгоняем". Придут Рахимов с Абдуназаровой у Дуси ключи отнимать.
— Беги к Наташе. Я поеду на Текстилку. Надо всех предупредить.
Через пять минут в доме погас свет. Темная фигура направилась к автобусной остановке. Другая бежит кратчайшей дорогой в следующий дом. Приходится прыгать через арыки. Колючие ветки и проволока цепляются за одежду… Всю ночь будет загораться и гаснуть свет, будут разбегаться темные фигурки… А утром Рахимов будет поражаться, почему двор полон верующих.
— Как по телеграфу собираются! Откуда они узнали?
Трудно поверить, что в ночь бегут семидесятилетние старушки, преодолевая усталость и страх. Да, Церковь — это ценность!
Насилие № 2
"26 ноября 1974 года церковным советом получено письмо Горисполкома с указанием "аннулировать протокол "двадцатки" о выборах". Мотив аннулирования: "храм закрыли на замок". Горисполком имеет ввиду: "не допустили священника Рубановича до богослужения". Требуя допустить Рубановича, Абдуназарова вмешивается в функции исполоргана. Право принимать священника находится в компетенции исполоргана. Не допустив Рубановича до богослужения, исполорган реализовал свое право. Действия исполоргана являются законными и не дают повода к аннулированию протокола об избрании исполоргана. Одновременно, горисполком арестовал банковский счет ферганской общины" [151].
Дежурили весь день. В пять пришел о. Валентин Рубанович:
— Где староста?
— Не знаем.
— Несите ключи. Уполномоченный приказал служить.
— Мы тебя не хотим. И ключи не дадим.
— Вы контры! Советской власти не подчиняетесь! Вы не верующие, а шайка бандитов!
— А ты — авантюрист!
— Завтра придет Рахимов сам. Мы вас всех повыгоняем как собак!
Клавдия Константиновна жестикулирует около лица руками, словно говоря "пожалуйста":
— А я сама не приду. И рубль тебе не принесу.
— Все равно буду здесь служить!
— Нет, не пустим!
— Я еще всех вас как собак похороню!
— Сам подохнешь со своими кутятами! — резюмирует Мария Петровна.
Разговор происходит на ходу. Рубанович пятится задом, отступая вдоль стены храма и огрызаясь. Толпа надвигается. Так шествие обходит храм вокруг и заканчивается снова у калитки. Рубанович задом ныряет в нее. С последними словами дверь захлопывается.
Настя увидела первая. Она стояла у окна крещальни. Там устроили засаду.
— Вот они! Горохом просыпались во двор. Человек тридцать.
Абдуназарова плыла в сопровождении Урунбаева и Рубановича.
— Почему закрыта церковь?
— Не хотим, чтобы Рубанович у нас служил.
— Его прислал ваш имам из Ташкента.
— Почему отца Павла убрали?
Абдуназаровой словно перцу насыпали. Деликатно говорила, а тут как гавкнет:
— Ноги его здесь не будет! Он вор, вор, вор!
Поднялся шум. Абдуназарова села в машину и уехала.
После одержанной победы Мария Александровна осмелела.
— Хватит с Рубановичем церемониться. Пойдемте к нему, скажем, чтобы уезжал.
Отправились вшестером под предводительством Марии Александровны. Постучали в ворота. Рубанович открыл сам. Увидев столько люда, с размаху захлопнул калитку, бросился в дом и закричал:
— Шурка! Звони в милицию. Меня бить пришли.
За воротами растерялись. Мария Александровна перепугалась:
— Тише, тише, тише. Пошли скорее, пошли скорее отсюда…
3. Борьба за священника
Теорема
Теорема о праве религиозного объединения выбирать священника нуждается в доказательстве. Читается она так: "Православная община создается… под духовным руководством избранного общиной и получившего благословение епархиального архиерея священника" [152]. "Объединения верующих… по своему усмотрению назначают и освобождают священников" [153].
Доказательство № 1
"За каждым богослужением народ гонит Зинченко из храма. Прямо в глаза ему говорят: "Уезжай отсюда. Мы тебя видеть не можем" [154].
1 июля 1974 года испол орган расторг трудовое соглашение со священником Зинченко. Испол орган имел для этого веские основания:
1. Систематические нарушения религиозного законодательства о религиозных культах: венчания на дому, венчание несовершеннолетних и так далее.
2. Нарушение трудового соглашения: присвоение денег, пьянство, прогулы, грубость и тому подобное" [155].
"10 июля 1974 года Рахимов разрешил Зинченко совершать богослужения, не считаясь с расторжением договора" [156].
Доказательство № 2
1 ноября 1974 год. Докладная архиепископу от исполоргана.
"В г. Фергану прибыл командированный Вами священник В. Рубанович. Этот священник еще хуже о. Алексея Зинченко. Если Вы ставите нас перед таким выбором, то пусть лучше у нас служит о. Алексей".
10 ноября 1974 год. Протокол № 40 заседания исполоргана.
"Постановили:
1. Не заключать договор со священником В. В. Рубановичем.
2. Просить Епархиальное управление о немедленном удалении из Ферганского прихода, не ожидая истечения срока командировки".
12 ноября 1974 год. Письмо исполоргана архиепископу.
"Исполорган ходатайствует о немедленном удалении из прихода командированного Вами прот. В. В. Рубановича".
26 ноября 1974 год. Докладная архиепископу от исполоргана.
11 ноября 1974 года члены "двадцатки" и народ решили закрыть церковь и не допускать отца В. Рубанович до службы. Что и было сделано".
26 ноября 1974 года поступило письмо горисполкома (в сокращении, сохраняется орфография):
"Приглашен новый священник Рубанович В. В. Однако временно исполняющий обязанности председателя исполоргана Бущанова Е. Д. без согласия горисполкома и уполномоченного религиозного культа Облисполкома храм закрыли на замок от 12 ноября 1974 года, Что запрещено законодательством о культе. Горисполком просит анулировать протокол "двадцатки" о выборах временно исполняющего обязанности председателя исполнительного органа, с 12 ноября 1974 года. 13 ноября 1974 года. Зам. председателя горисполкома подпись (Абдуназарова)"
27 ноября 1974 год. Протокол №41 заседания исполоргана.
"Постановили: священнику Рубановичу исполорган отказывает в дальнейшем его пребывании в Ферганском храме".
Доказательство № 3
"8 октября 1974 года зам. председателя Ферганского горисполкома Абдуназарова заявила: сегодня горисполком поставил вопрос об удалении из Ферганы священника Адельгейма" [157].
"Со стороны горисполкома священнику Адельгейму не было предъявлено никаких претензий за весь период его службы в Фергане. Со стороны уполномоченного ему также не было предъявлено никаких претензий" [158].
"Уполномоченный Рузметов заявил: решение об удалении священника Адельгейма из Ферганы уже вынесено.
Еще раз выражаем недоумение по поводу наказания невиновного" [159].
"Оставьте нам в утешение о. Павла. Мы хоть на его неделях будем Богу молиться. Нам больно писать, но многие верующие говорят, что если о. Павла уберут, будем ходить молиться к баптистам [160].
Вас умоляют, святой Владыка, все верующие г. Ферганы. Неужели у Вас нет сердца? Весь храм плачет. Пожалейте Ферганский приход".
Третье доказательство было закончено в кабинете Рузметова. Выше мы с ним уже познакомились.
4. Победителей не судят
Вот приедет барин,
Барин нас рассудит.
Староста
Уже сам факт бесстрашного применения мошенничества и насилия заставляет задуматься: боятся ли местные власти обжалования? "24 мая 1974 года Абдуназарова пригласила Бущанову, Галай, священника Зинченко и священника Адельгейма для беседы по разбору жалобы. Тов. Абдуназарова признала, что действия Рахимова были неправильными, однако сказала: ответа на эту жалобу не ждите. Я уже сообщила по поводу Вашей жалобы, что она необоснованная" (Жалоба исполоргана в Президиум ВС СССР от 3 октября 1974 года).
"Тов. Абдуназарова молча прочла заявление, потом сказала: "Мне некогда с вами разговаривать. Горисполком уже все решил. Можете жаловаться, куда хотите". Она встала, открыла дверь и грубо выгнала нас за дверь" [161].
"Ферганский уполномоченный Рахимов в ответ на наши требования сообщил: можете жаловаться, сколько хотите. Все вопросы решаются на месте. На все ваши жалобы я уже дал ответ в вышестоящие органы" [162].
Нет! Местные власти не боятся обжалования.Почему? В Советском государстве сложился негласный узус: "Зажим религии не карается". Местные власти знают: "пережать" лучше, чем "недожать". Только прижимать надо умно. Под лозунгом: "Да здравствует свобода совести!" здесь справедливость входит в прямое противоречие с правосудием. Нельзя забывать двупринципностъ ленинской религиозной политики: стратегия и тактика. Тактика советского государства раскрывается в его законодательных актах и официальных заявлениях. Стратегия — в инструкциях с пометкой: "не для печати", "только для внутреннего пользования", а также на закрытых партсобраниях. Эти инструкции противоречат закону не столько текстом, сколько подтекстом. Но только они рассчитаны на применение. Реализовать эти инструкции — задача органов местной власти. Вот почему мошенничества и насилия остаются безнаказанными. Да и кому жаловаться на уполномоченных? Они и есть органы контроля.
Бурмистр
"10 октября Рузметов признал все действия Рахимова и Абдуназаровой правильными. Рузметов был возмущен самым фактом жалобы: "Кто вам дал право составлять акты на действия советских органов? Это не вашего ума дело. Если у вас будет продолжаться эта драчка, то мы направим корреспондента и вас распишут в газете, а потом повесим вам на церковь замок"" [163].
"21 ноября 1974 года в Фергану приезжал уполномоченный по Узбекистану Рузметов. Он пригласил для беседы только священников Рубанович, Шапоренко и поддерживающих его лиц. В храм т. Рузметов не приходил. Исполорган и членов "двадцатки не приглашал" [164].
Как у Некрасова: "Старый барин помер, новый слезы вытер, Сел в свою карету и уехал в Питер".
"28 ноября 1974 года т. Рузметов заявил, что все действия уполномоченного Рахимова и горисполкома считает правильными. С насмешкой отнесся к нашим попыткам отстоять свои права через обжалование незаконных действий местных органов власти в Центральные органы власти" [165].
Барин
В Президиум Верховного Совета СССР было отправлено 10 жалоб. Много жалоб было отправлено в Совет по делам религий, Генеральному прокурору, Уполномоченному по Республике, в прокуратуру, Обком Партии Ферганы, Облисполком, горисполком. Только из одного — единственного органа — Президиума поступил ответ на каждую жалобу.
Он состоял из стереотипной открытки с шаблонной фразой: "Ваша жалоба направлена нами в Совет по делам религий при СМ СССР с просьбой сообщить вам о принятых мерах". Других ответов на все многочисленные жалобы не было. Другие инстанции не присылали даже уведомления.
"Гаснут наши надежды на Вашу помощь. Вы направляете наши жалобы Рузметову, а Рузметов Рахимову, а Рахимов давит на нас с еще большим озлоблением административными мерами, уже прибегает к помощи прокуратуры. Нам угрожает лишением свободы. Видно, сильные всегда правы. Наши жалобы при всей своей основательности привели только к усилению репрессий местной власти.
Видно, помощи и защиты, предоставленных законом верующим гражданам, искать не у кого. "У сильного всегда бессильный виноват" [166].
ЭПИЛОГ. И все‑таки!
Окрепла Русь.
Так тяжкий млат,
Дробя стекло, кует булат.
А. С. Пушкин
Но общего собрания все‑таки добились. Неделин пришел с Белоголовцевым. В кабинете Рахимова сидел Тихонов. Рахимов начал уговаривать, внимательно слушали. Рахимов вынул бумажку и подал Неделину.
— Вот список кандидатов в исполорган. Не потеряйте. Голосовать будете только за них. Чтобы никаких других кандидатур не было. Поняли?
— А может, вовсе не будем голосовать? Так их в Протокол запишем. Ведь все уже решено, — съязвил Неделин.
Рахимов не понял иронии и шепчет:
— Так незаконно будет.
Собралось долгожданное собрание. Разместились в тех комнатах, где жил о. Павел. Со дня его отъезда они стояли пустыми. Пыль лежала на подоконнике. На полу — смятая бумага, обрывки газет… Словно из дому вынесли покойника. Расставили скамейки. Посредине — стол. Рахимов важно устремился на председательское место. Вынул по своему обыкновению Постановление и стал читать. Мучительно тянулось время — 5,7,8, 9 минут… Неделин не выдержал:
— А у нас на собрании всегда сперва президиум выбирали, а потом объявляли собрание открытым…
Рахимов замолчал. Посмотрел на Неделина, выпученными глазами обвел собравшихся. Стояла выжидающая тишина.
Встал. Отставил стул к стене и сел:
— Проводите собрание.
В Президиум избрали Белоголовцева, Неделина, Бущанову. Рахимов протянул Белоголовцеву список:
— Вот кандидаты. Избирайте их.
Белоголовцев зачитал первого кандидата:
— Тихонов Алексей. Собравшимся предлагается проголосовать. Кто за Тихонова, прошу поднять руку.
— Никто не пошевелился.
— Где Тихонов? Может, кто не знает его? Выдь, покажись народу.
Тихонов стоял, укрывшись за печкой. Медленно вылез. Вышел к столу.
— Ну, вот он я!
— Кто за Тихонова, прошу поднять руку.
Снова наступило молчание. Его нарушил Рахимов:
— Товарищи, надо избирать товарища Тихонова. Вы должны все поднимать руку. Поднимайте руку! Поднимайте руку! Вы почему не поднимаете?
— Да мы его не хотим! — раздался одинокий голос. И все как по команде зашумели:
— Не надо нам его!
— Не место ему в храме.
— Не нужен!
Рахимов только молча вертел совиными глазами.
— Тише! — поднял руку Белоголовцев. — А кто же выдвигал Тихонова? Почему не голосуете? Ставите человека в неловкое положение. Николай Ильич отступил в соседнюю комнату и нерешительно вскинул руку. Белоголовцев заметил.
— Ну вот, один голос есть. — Все обернулись.
Николай Ильич готов был сквозь землю провалиться.
— Потахова! А ты что руку не поднимаешь? Ты же за Тихонова!
Потахова подняла руку.
— Туликова! Михайлова! Мне вас что, по одной уговаривать? Поднимайте руки!
— Не хотим!
— Не нужен! — Уже не смущаясь, шумело собрание. Белоголовцев повернулся к Рахимову:
— Видно, кандидатура Тихонова не пройдет. Как Вам кажется? Может перейдем к следующей?
— Избирайте без меня. Завтра занесете протокол. — Рахимов угрюмо поднялся и вышел, ни на кого не глядя.
Ни одна из кандидатур Рахимова не прошла. Ферганская община вышла из борьбы сплоченной и дружной.
Для церковной жизни это — самое главное.
Семья Отца Павла. 1960 год, г. Ташкент
Вторая слева — матушка Вера, справа — дочь Машенька. 1972 год, г. Фергана
Отец Павел с прихожанами, г. Бухара, 1967 год
Слева — о. Павел после лагеря, г. Бухара, 1972 год