Владимир Шаронов

Слово на Вечере памяти о. Павла 5 августа 2016

Дорогие друзья!

В преддверии этого вечера мы вспоминали отца Павла с еще одним давним его и моим давним другом и собеседником – русским религиозным философом Константином Константиновичем Ивановым. В свое время их соединил еще один замечательный для истории Русской Православной Церкви священник - отец Сергий Желудков, чья могила находится сразу у алтарной стены Никольского храма в Любятове. И мы с Константином говорили об очевидных чертах святости этих двух удивительных людей. Разумеется, ни тогда, ни сейчас мы не собирались и не собираемся решать вопрос о канонизации отца Павла. Но я могу твердо сказать, что эти черты святости для всех его близких и друзей были очевидны еще при его жизни, мы видели и понимали их таковыми на протяжении всех наших многолетних отношений. Прежде, чем сказать, о каких чертах святости я говорю, позволю себе небольшое размышление. Как мы помним, отец Павел говорил об особенном значении для нашей веры дара размышления, и сам он любил живую мысль. Вспомните, на трудные вопросы, обращенные к нему, он предлагал именно это: «Давай вместе поразмышляем». Нередко он и сам мог обратиться с трудным вопросом, как бы предлагая своему доверенному собеседнику стать пастырем и найти верный ответ, которого терпеливо, но настойчиво ждал.

Я вспоминаю, что одно из первых его очень давних писем ко мне было посвящено ответу на мой вопрос о церковной традиции и возможности её возрождения. Тогда отец Павел в горько посетовал: «Какая традиция, Володя? Все разрушено, одни головешки вокруг дымятся!» Значительно позже, уже когда Церковь не просто вышла из под гнета партийно-государственной машины, и когда она стала занимать все большее место в обществе, мы не раз возвращались к теме о понимании, что есть подлинная церковная традиция. Это стало происходить тем чаще, чем интенсивнее в нашей Церкви стали происходить очень опасные по убеждению отца Павла процессы, когда церковную традицию стали опасно сводить к внешнему благочестию. А вослед этому появилось много охотников утверждать свою веру борьбой не углублением в нее, а борьбой с разномыслием. Наконец, когда заговорили о необходимости особой православной русской идеологии, новой симфонии, то есть, когда обозначились черты филетизма и сервилизма. Что здесь можно кратко сказать?...

Во-первых, мы благодушно и невнимательно относимся к тому, что большинство из людей, перешагнувших порог храма в последние десятилетия и даже раньше, пришли к вере через опыт неверия, то есть, через разрыв с церковной традицией. Наряду со многим положительным это имело и свои опасные последствия. Достаточно сказать, что скрыто от самого себя многие бессознательно продолжили отдавать сил борьбе с неверием больше, чем направлять их на углубление и прояснение собственной веры. В стремлении к быстрому воцерковление нередко религиозную жизнь зачастую начинают противопоставлять окружающей реальности, тяготеть к ожиданию чудес, романтизации старчества, увлекаться чтением аскетической, монашеской литературы.. В каком-то смысле такая вера вообще носит печать книжности, искусственной умозрительности, а порой даже откровенно стилизует себя под так называемую древнюю традицию. Невольно вспоминается вопрос, поставленный еще Достоевским: «Как может современный образованный человек верить в Бога?» Он прозвучал давно, но остается злободневным и сегодня.

Долгие столетия атеистической критики привели к тому, современные христиане озабочены самой возможностью веры в Бога. Как верно заметил Константин Иванов, они «Не умеют ответить на вызов позитивистского научного реализма радикальным ответом, что религиозная вера живет благодатным откровением чудесных, в этом смысле «невозможных» истин. В сфере же практически-волевого проявления нашей веры мы, современные люди потеряли утратили в отношениях с Богом покой, таинственную «беззаботность», мы неспособны на совершенное и полное доверие Богу». Воспитанные наукой и Просвещением, выходя из периода неверия, мы именно в книгах ищем ответы о церковной жизни и находим для себя милые нашему сердцу образцы. И когда я говорю о стилизованности, я имею ввиду не сознательное актерство или притворство. Ни в коем случае, не об этом идет речь. Наша стилизация заключается в том, что мы зачастую забываем о своей православности, шагнув за церковную ограду в светскую и профессиональную жизнь. Она в том, что мы подозрительно относимся духовным к вопросам, возникающим у нас и еще больше – к собственным сомнениям. В том, что мы спешим закрыть их авторитетным мнением того или иного церковного иерарха: «Ну, как же можно думать иначе, если САМ такой-то сказал, что...», «Да кто я такой, чтобы иметь свое мнение? Я – человек многогрешный и маленький...» И так далее. За этим форсированным самоуничижением скрывается то, что во множестве своем мы клонимся к удобной, уютной вере, а, значит, и не вполне серьезной.

Полной противоположностью такому отношению к вопросам веры был отец Павел. И сейчас, когда его уже нет рядом, я продолжу наш с ним спор и возражу его давним строчкам о дымящихся головешках. Потому что с годами я увидел и понял, что именно он сам, он лично был носителем подлинной церковной традиции. Это, в первую очередь, выражалось в предельной серьезности к вопросам веры, к исповеданию Христа и следованию ему. Отец Павел воспринял эту традицию от владыки Ермогена /Голубева/ от отца Бориса Холчева, от тех многих дорогих ему и воспитавших его людей, которые прошли своим крестным путем. И они понимали, что этот путь не обязательно проходит через застенки и пытки, хотя надо быть готовым и к ним. Что святость – это совсем не когда чудеса и прозрения сыплют из человека как семена из лукошка. Что следование за Христом начинается с духовной сосредоточенности, с ответственного отношения к вопросам веры, с того, что их никогда не откладывают на потом. Отец Павел также, как и его духовные авторитеты понимал, свой крестный путь каждого человека уже начинается с вдумчивой молитвы, с обращения к здесь и сейчас присутствующему среди нас ЖИВОМУ Спасителю. С такого сердечного и вдумчивого обращения ко Христу, как это ВСЯКИЙ РАЗ было у отца Павла, шла ли речь о литургии, проповеди или обыденной трапезной молитвы. И вот эта сквозная предельная серьезность отношения к вере, одинаковая и в лагере, и в относительно благополучное время жизни, и в новых испытаниях для меня и многих была очевидной чертой святости его личности и всего его служения.

Далее я с Вашего позволения продолжу строчками, написанными Константином Ивановым специально для этой встречи. К сожалению, сам он по многим обстоятельствам не смог приехать, также как и еще один наш друг и близкий человек для отца Павла – Ярослав Анатольевич Слинин, основатель петербургской философской феноменологической школы. Оба они просили передать самые теплые слова любви Вере Михайловне.

Итак вернусь к написанному Константином Ивановым:

«Глубокая и чистая вера о. Павла выражалась его самоотверженными усилиями и творилась в стойкости, терпеливости, выносливости, в жертвенности его веры в тяжких жизненных испытаниях, посланных ему Богом. Не буду перечислять всех разных, необыкновенных испытаний, даже пыток, которым повергался этот необыкновенной духовной силы воли человек. Молчаливое, ровное, незыблемое его терпение всегда поражало. В жару и холод, в грязи и в пустоте, заброшенный и обвиняемый, готовый к непрерывному изнурительному труду и унижению, он был всегда ровно благожелателен ко всем, включая недоброжелателей и явных врагов. На бумаге, теоретически он принципиально непримиримо отстаивал христианские, церковные принципы, как он их понимал. Но в жизни, лично, он исполнял завет Нагорной проповеди любви к врагам, свободы от озабоченности земным благополучии в готовности все отдавать и, наконец, идти на самые последние жертвы жизни.

Сегодня - мы, христиане, в массе своей конкурируем с неверующими только на их поле светских добродетелей, даже на котором, боюсь не очевидно, что выигрываем, а часто проигрываем. Проигрываем зачастую своей фанатической глупостью и агрессивностью и банальным равнодушием к нуждающимся в нашей поддержке и помощи. Там же, где Господь проводит черту – «А Я говорю вам» - указывая, каждому из нас, с какого момента мы действительно становимся именно его учениками, туда мы редко спешим зайти. Любить врагов, отказываться от удобств и богатств, доверять Богу в опасностях, надеясь на Него, а не на князей мира сего, - и делать это все твердо, спокойно, тихо, смиренно и непреклонно… - Хорошо, что был такой человек как отец Павел, который все это делал за всех нас....

И поэтому сегодня с радостью и Константин Константинович Иванов, и я говорим о святости уже не по Библии, - не с той стороны, где возникает неудобный для нашего духовного самолюбия вопрос о том, «сколь мало мы христиане», а по той примиряющей подлинной церковной традиции, где мы молимся: «Святой Отче Павел, моли Бога о нас».